Как-то больше по инерции шутилось Артему, а на душе-то на самом деле было препаскуднейше. До этого черные мысли не допущали до ума тяготы дороги (когда тело борется с нагрузками, то как-то не до мыслей вообще и не до всяческих мерихлюндий в частности). А стоило оказаться в безопасном месте, в считанных шагах от отдыха, как горой навалилась все та же хмарь, что набухала внутри.
«И вот здесь я теперь буду жить? Это теперь мой дом? Кроме этого, у меня ничего не будет — и это навсегда? Все… приехали?»
Вдруг страшно захотелось водки. Той самой, которую в прежней жизни употреблял крайне редко и осторожно. Потому как профессия такая: накануне выпьешь на грамм больше — на сантиметр не долетишь до встречной трапеции. Но сейчас хотелось не меньше чем вусмерть надраться, залить пустоту на душе…
Лелеял он в себе, раздувал уголек надежды, что все еще, быть может, не так безнадежно, что наваждение вдруг возьмет да развеется, да, видимо, уголек тот окончательно угас… И слово «одиночество» зависло над головой дамокловым мечом.
«Черт побери! — Злость черной мутью поднялась со дна. — Есть же люди, которым все опостылело, жизнь не в жизнь, которые душу продадут, лишь бы уехать к черту на кулички и начать все заново. Почему не их?! За что меня?! Мне-то ничего другого не надо было! Меня-то устраивал мой цирковой мир! Я был счастлив и ничего другого не желал».
А сам Артем сейчас душу бы продал за бутылку водки. Чтоб в умат и забыться…
Под ногой хрустнуло, и это вывело Артема из задумчивости. Он опустил взгляд под ноги — глиняные черепки. Надо полагать, какой-нибудь мелкий зверек постарался, прыгал тут везде, проверял, можно ли чем-то поживиться, и сбросил с полки на пол какие-нибудь кувшины или миски.
— Смотрите! — это глазастый ребенок подобрал что-то с пола и выбежал на середину пещеры, где было посветлее.
— Гляди, Ямамото-сан! — Постреленок протянул подобранное оказавшемуся поблизости Артему. Пришлось смотреть.
Вырезанная из дерева, потемневшая от времени фигурка. Тщательно прорезана плутоватая щекастая физиономия с глазами-щелочками, торчащие из спутанной шевелюры рожки, худосочная козлиная бороденка, выпуклый волосатый живот и кривые ноги с толстыми ляжками. Манерой исполнения поделка напоминала знаменитые японские нэцкэ, только те, помнится, вырезались из кости, а не из дерева.
— Не ты обронил? — спросил Артем, отдавая фигурку подошедшему Такамори.
— Не я, — серьезно ответил Такамори, который, похоже, вообще не умел быть несерьезным и не умел понимать все иначе, чем буквально.
И тут вдруг с Такамори стали происходить поразительные вещи: глаза распахнулись во всю возможную ширь, руки, сжимающие фигурку, явственно задрожали, лицо закаменело. «Эге-ге, — подумал Артем, — а ты у нас, оказывается, не такой уж и бесстрастный старичок». А потом по лицу Такамори пробежала, быстро сменяя друг друга, целая палитра эмоций: безмерное удивление, неприкрытая радость и… испуг.
— Что-то случилось? — вежливо поинтересовался Артем.
Такамори быстро спрятал фигурку за пазуху:
— Ничего. Просто… Просто кто-то вырезал злого духа, имени которого я не хочу называть. Лучше, если его никто не будет видеть. Мало ли… Ты слышал такую пословицу: назови кого-нибудь вором — и он украдет? Дурное начало очень липкое, пристает легко, оттереться потом сложно.
— А-а, понятно, — протянул Артем, ничуть не доверив объяснениям Такамори. Старик явно темнил, сочинил что-то наспех, более-менее правдоподобное, чтобы отвязаться от расспросов. Да и пес с ним, впрочем. Только сейчас и размышлять, что над загадочным поведением Такамори.
— Мы все станем жить в одной пещере? — спросил Артем.
— Здесь хватит места для всех, — сказал Такамори, оглядываясь. — Зачем искать другие пещеры?
— У себя, на своем берегу, я привык проживать в отдельных пещерах, — сказал Артем. — А пещера, в которой жили все скопом, у нас носила название «коммуналка».
— Коммунарка, — повторил, попробовал на вкус незнакомое слово Такамори, не сумев справиться с незнакомым звуком «л». — Мне нравится. Очень певуче. Похоже на тихий шелест травы под порывами несильного ветра. А ты, Ямамото, раз так, найди себе отдельную пещеру, здесь хватает пещер.
— О'кей, как говорят на нашем берегу, что означает «полностью согласен».
Артем направился к выходу, бормоча под нос:
— В певучем слове «коммуналка», мой друг Такамори, слышится шипение примусов, визгливая ругань на кухнях, тяжелый стук кулака по двери уборной и требовательный бас «Другим тоже надо!». Счастливые вы люди, японские бродяги, живете на вольном воздухе, ваши мозги свободны от тяжких дум про какие-то там квадратные метры, вон у вас сколько этих метров, и ни за один платить не надо. И я теперь с вами будут хлебать это счастье полной ложкой…
Артем присел на вырезанные в скале ступени… Вот что удивительно — Такамори с его идиотской фигуркой и бурной на нее реакцией повернул его мысли от меланхолии к простым, без трагической примеси размышлениям. Видимо, сознание стремилось уйти из опасной зоны и нашло для того зацепку.
«Итак, что же получается? — задумался Артем, глядя на погрузившуюся в вечер Долину Дымов. — С тех пор как люди наведывались сюда последний раз, прошло лет пять, вряд ли больше — иначе сгнило бы все подчистую. Но в свое время это место основательно обжили. Наш Такамори здесь бывал, но в составе другой компании. Долина просто создана для проживания в ней лесных бродяг, но почему-то наши горные скитальцы здесь не живут. Теперь складываем все слагаемые и получаем в сумме… в сумме получаем… Санаторий!»